ЖЕСТОКАЯ ИГРА

(Hermann Kant EIN STRENGES SPIEL. ND vom 9.06.2012)

Я мог бы уже совершенно благополучно умереть. Однако мои друзья насмерть держатся за клятву Гиппократа, хотя не все ее давали. Если я говорю, чтобы меня оставили в покое, то не видать мне никакого покоя. Вот так и случилось то, о чем я собираюсь рассказать и чего я так хотел избежать.  Целый клубок событий и жалкие перспективы в итоге.

Чтобы беспорядочные события сложились в историю, надо их изложить по порядку. Соблюдая направление движения от начала к концу. Доберусь ли я до приличествующего конца – кто знает; зато точно известно, что существует несколько  вариантов для начала и несколько пересекающихся тем. Из всех вариантов начала я выберу тот, от которого просто невозможно отмахнуться, и где потребуется, строго  остановлю себя, примеряя роль адвоката читателя.  

Когда поздно ночью лежишь в постели, лежишь один, и ты уверен, что ворота и двери заперты, ты знаешь, что в это время под твоей крышей нечего делать посторонним. Ты засыпаешь сном праведника – в данном случае горячечным сном праведника. Но если ты обнаруживаешь – в горячечном бреду или просто во сне – что тут есть кто-то еще,  и не один, а несколько, они выкрикивают твое имя и утверждают, что они из полиции, при этом  тебе в лицо светят прожекторами  противовоздушной обороны, то ты имеешь все основания удивиться. И разгневаться, думая о том, что уведомление о штрафе за парковку не дает государству права использовать свою монополию насилия таким образом.

Позже одна докторша скажет, что в таких обстоятельствах некоторые просто падали замертво. Но я уже лежал – и вообще я, к сожалению, по-другому устроен. У меня  всегда возмущение  оттесняет ужас на второй план. Тем более тогда, когда какие-то мокрые от ливня люди прерывают мой разгоряченный сон, в котором я только что видел неприятности с парковкой.  В такие моменты можно считать благом, что мы живем хоть и на одичавшем, но не Диком Западе, где в нежданного гостя можно стрелять. Если бы это правило действовало и сегодня, и если бы я был вооружен; нет, лучше не надо.

При этом мне вспоминается совершенно неуместная сцена из фильма «Большая страна», в которой Грегори Пек поднимает с постели своего соперника Чарлтона Хестона, чтобы устроить кулачный поединок.  Хестон в своих белых подштанниках, сшитых, наверное, по заказу, с треском натягивает джинсы – наверное, это оказывает решающее  влияние на национальный рынок мужского белья – после  чего они дерутся по высшему разряду. Я уже говорил – такое тоже бывает - , что я встретил как-то господина Пека в Кремле? Звучит дико, но это правда, как и все то, что здесь дико звучит.

Возьмем хотя бы это заявление, будто бы в полночь незнакомые люди очутились в моей комнате, устроили шум и утверждали громовыми голосами, взмахивая молниями фонарей, что они, дескать, полиция. Они не сказали ни слова о нарушении правил парковки. Об этом думал я, в продолжение сна. Наверное, потому что я не мог представить себе другой причины для такого позднего вторжения в мое жилище. А листок с предупреждением я схлопотал в Берлине. На Ринштрассе, на восточной границе кладбища Фридрихсфельде. После последних похорон, которые в последнее время становятся привычным делом, там устроили парковочные места и установили автоматы для оплаты, которых я не заметил.

Несмотря на то, что я чувствовал себя разбитым уже несколько дней, я все же поехал проститься с Хельгой К.-Э. и смотрел смущенно на историческую значимость места, предназначенного для ее урны. Редактор сценария к фильму «Дороги ведут по стране» и вдова выжившего в Освенциме Петера Эделя между узником Дахау Георгом Клаусом, который из-за кибернетики сцепился со всем социалистическим лагерем, и Отто Брауном, военным советником Мао и Престеса, спутника жизни Ольги Бенарио  и временного секретаря Немецкого Союза Писателей. – Я стоял удрученно на обширном поле, на котором росли стелы, носившие имена людей, оставивших следы на дорогах всего мира, и не мог сопротивляться подступавшим ко мне жестоким романам, которые написала жизнь.

Горсть земли в свежую могилу – и снова представилась такая возможность – на обратном пути через кладбище три камешка на надгробные плиты Майеров. На них указаны как места смерти Освенцим, Терезиенштадт, Треблинка и Майданек. И я поехал обратно в свою пещеру. Спустя пять тяжких дней меня догнал формуляр с парковки. Спустя пять ещё худших дней – крики полицейских.

Но кроме этих криков я слышал и голос моего друга Райнера. Это доктор, какого можно встретить только в сказке. Однажды, в давний день Святого Николая он зашил мне двадцать два сантиметра тонкой кишки и предотвратил тем самым мою внутреннюю утечку. А теперь, тридцать восемь лет спустя, кто-то сообщил ему по секрету, что я лежу обессиленный в своем отдаленном от благ цивилизации жилище. Им двигала забота обо мне и собственное безрассудство. Он провел два часа в пути, сопровождаемый ночным ливнем. Но мои ворота были заперты, дом тоже. Тогда доктор М., 80 лет от роду, перелез в дожде и мраке через первое препятствие и безуспешно попытался преодолеть второе. Оставалось набрать номер 110 и вызвать полицию. Те приехали немедленно и привезли с собой  людей из спасательной службы. Спасатели разрезали цепь на воротах – это было быстро, чик и нету, сказал потом Райнер – и доказали моей двери, какие у них сильные плечи. После чего они засунули меня в купальный халат и отвратительно стоптанные тапки – и отвезли в больницу.

О ней я буду упоминать здесь, только если потеряю бдительность, или когда без этого нельзя будет обойтись. Мы все видели фильм Emergency Room. Когда туда доставили меня, все было довольно спокойно, и Джорджа Клуни нигде не было видно. До этого события развивались скорее как в драме о наводнении Hard Rain; главную роль играл здесь не Морган Фриман, а доктор М. Меня же можно было встретить в этой мелодраме в разных ролях. Только что я был возмущенным получателем уведомления о штрафе и сразу же после этого, а может быть и одновременно – я не ориентируюсь в особенностях протекания времени в состоянии лихорадки – оказываюсь, как мне кажется, человеком из окружения Баадера-Майнхоф. В момент ареста у меня, в отличие от Баадера, не было на себе даже плавок, а хватка Федерального криминального ведомства заставила меня почувствовать неизбежность Божьей кары. 

Происходившее было достаточно абсурдным, поэтому понятно, что в голову лезли абсурдные мысли. Тем более, пока я видел только, что на меня напали, и еще не рассчитывал на встречу с Гиппократом. Меня забрали – в непогоду и в неурочный час, будь он проклят – потому что я был знаком с Яном Карлом Распе. В Ротенбурге на Фульде я подписал для него свою первую книжку «Немного южного моря» и можно предположить – по-другому этот марш-маневр не объяснить – нашептал что-то террористическое. 

Долго же они ждали, - так думал я, наверное, чувствуя себя в тисках нападавших, - как-никак, Распе уже много лет находится в рядах мертвецов Штаммхайма. Системный сыск требует много времени, а выслеживание Распе, которое должно привести к поимке К., тем более. Меня не возмутило, когда я предположил, что меня извлекли из перегретой кровати из-за этой связи. Я был, скорее, озабочен, потому что хорошо известны слухи о случавшейся путанице.  Поэтому я сказал – в моменты просветления я хорош – схватившим меня полицейским или их помощникам, чтобы они положили мне в карман халата удостоверение личности и электронную карточку. Или я сказал не халат (Bademantel), а халат Баадера (Baadermantel)? Наверное, нет, потому что крепость захвата на моих руках не изменилась. С другой стороны, эти люди были обучены после сигнала о помощи отправляться в путь для оказания этой помощи, и не были обучены замечать предательские оговорки. Чтобы потом докладывать о них.  Если все обойдется, меня запишут как лицо, в связи с которым был произведен вызов, которое вначале изрыгало брань, потом просило взять бумаги, удостоверяющие личность, временами впадало в невменяемое состояние, считая себя уроженцем города Бадена.

Невменяемое состояние? Я вообще был вне себя. Вне себя и со столькими неизвестными  у моей постели. Даже тогда, кода  прочел на некоторых спинах, по которым стекали капли дождя, не слово «Полиция», а «Служба спасения», я не успокоился. Меня не надо было спасать.

Было очевидно, что длинная надпись заставила специалистов устроить облаву на парней с широкими спинами. Облава увенчалась успехом. Но я понятия не имею, как в моей маленькой голове одновременно помещалось так много  образов и такой разной значимости.  Может быть, они соединялись не  проводами, а стекловолокном. В таком случае синхронно проходит много сообщений. Как бы там ни было, когда за мной пришли, по кабелю шло много видений: Райнер М. в качестве мокрого до нитки главаря шайки.  Треугольник урны в море стел Фридрихсфельде. Морган Фриман, Горбачев и я на Красной площади. Плюс ко всему сотня объемистых спасательных жилетов, на которых написано кириллицей «Слава героическим защитникам Севастополя».

Одновременность неравнозначного, согласие несовместимого, отдаленность ближайшего – когда я теперь вспоминаю это, могу только покачать недоуменно головой. Я мог в одно и то же время читать надписи на спинах спасателей, мог узнать Райнера М., но думал при этом о «халате Баадера» и «преследовании Распе», кричал не «Помогите!» - а: «Что Вам нужно!» - как такое возможно?

Теперь я знаю, что привело к взятию меня под стражу. Доктор Линде С., которая написала книги о Дали, Кало, Нин, а теперь - logo, это как раз моя лига – пробует написать обо мне, настаивала на том, чтобы я обратился за консультацией к врачу и другу М.  Она руководствовалась сочувствием и предусмотрительностью, когда сразу же и сама позвонила доктору.  Это было с ее стороны к тому же практично, потому что среди всех тех, о ком ей пришлось писать, я был единственным, способным отвечать на вопросы, ах да, Гиппократа тоже не следует упускать из виду.  У доктора М. слова «совет» - Rat и «поступок» - Tat не просто рифмуются, но и совпадают, поэтому случилось то, чего я так хотел избежать. Я обходил стороной уполномоченных по делам исцеления не потому, что планировал суицид, а из страха перед институтом продления жизни – даже  восьмидесятипятилетней – под названием больница. 

В этом заведении не я один хочу остаться наедине со своими стенаниями. И не слышать жалоб других. В моем детстве была спальня,  одна на шестерых родственников. Частью воспоминаний молодости были больницы и лазареты, заполненные по законам военного времени. В тюрьме и в лагере я дышал одним гнилостным воздухом со слишком большим числом раненых. Я слишком хорошо знаю, о чем говорит умирающий сосед по койке, чтобы облегчить душу. Например, какие перспективы на будущее предвещает цвет жидких выделений его организма. Чем отличалась его первая старшая служанка от последующих в принципе. Что он думает, что у него болит и чего ему действительно не хватает.

Это дорого стоит – быть одному. Но никогда еще я не тратил деньги так разумно. Я считаю себя счастливым,  вот так наедине с собой. Я не обязан слушать, и не обязан говорить. Никаких  публичных заявлений о том,  в каком центре встречаются внутривенные катетеры, сокращенно ZVK. Или о кишке в глотке, через которую проведут ультразвуковой  зонд как можно ближе к   искусственным сердечным клапанам, которые подверглись вирусной атаке. Видимо это и стало причиной моего разрушения. И причиной происшествия в моей хижине. Причиной ночного преодоления доктором М. мокрых препятствий. Организованного выступления и интервенции объединенных сил правопорядка.  Их отбытия уже со мной. И причиной этого рассказа, в конце концов…  

Преимущество пишущего: прежде чем рассказать все другим, он рассказывает это самому себе. Поэтому, когда меня обставили со всех сторон аппаратами, я был если не во всеоружии, то достаточно защищен. По меньшей мере, оснащен.  Если я не хотел полностью погружаться в свой статус стационарного больного, я мог вместо этого поразмышлять об обстоятельствах, которые меня до этого статуса довели. У меня уже были части истории, а что еще нужно автору! Мне была предоставлена полная свобода, добавлять ли к моим предположениям о штрафе со стоянки и впечатлениям от общения с Федеральной криминальной службой что-то еще. О чем только не подумаешь, когда тебя с бухты-барахты переправляют  из собственного дома в дом скорбей. 

• 2016 Апрель
• 2016 Август